Известный современный философ Михаил Эпштейн опубликовал недавно своё новое произведение: «Тезисы бедной веры». Это манифест новой религиозности, которую, по мысли Михаила Эпштейна, выбирает для себя либеральная интеллигенция. — Религиозности без традиций, без церковной структуры, без обрядов и догматов. То есть без привычных атрибутов всякого вероисповедания. Вера эта творится непосредственным духовным творчеством каждого верующего в любых угодных ему формах. Вероятно, такое намерение вызовет иронию у воцерковлённого религиозного читателя. Но, тезисы предназначены не для него, а для широкой публики, интересующейся духовным поиском. Я, со своей стороны, не считаю невозможным контакт широкой интеллектуальной публики с церковью и воцерковлённой интеллигенцией. Всем нам нужен широкий диалог, нужен поиск понимания и разъяснение позиций. Руководствуясь этим и с большим уважением относясь к таланту и творчеству Михаила Наумовича, взялся я за комментарий манифеста бедной веры. Комментарий буду вести по пунктам манифеста, опубликованного в журнале «Звезда» http://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=2348. Итак, приступим:
ЧТО ТАКОЕ БЕДНАЯ ВЕРА?
1. Бедная вера — это вера без религии, без храма, догм и обрядов. Это прямая обращенность к Богу, здесь и сейчас, один на один. Это вера, столь же цельно предстоящая Богу, как целен и неделим сам Бог.
—По-моему, цельность веры определяется цельностью личности. Разве это не очевидно? Обряды тут совершенно ни при чём.
2. В человеке пробуждается потребность веры, он слышит голос Бога в душе. Как ответить на этот зов? Следуя традициям, человек идет в церковь или в костел, в мечеть или в синагогу… Везде он видит исторически сложившиеся формы богопочитания, тогда как ему нужно личное общение с Богом целым и неделимым. Человек ищет веры — а находит одни только вероисповедания. В разрыве между верой и вероисповеданиями и возникает бедная вера. Просто вера. Просто в Бога.
—Исторически сложившиеся формы богопочитания и предназначены как раз для того, чтобы привести человека к личному общению с Богом. По, крайней мере, за Православие ручаюсь! А дело в том, что в основе этих сложившихся за тысячелетия форм лежат основные типы (принципы) человеческого восприятия — архетипы. И опыт миллионов воцерковлённых людей показывает, что они, при последовательном и смиренном (не горделивом) подходе, обретают это личное общение. Если же человек находит в церкви лишь вероисповедание, то, вероятно, он не воспринимает по какой-то причине эти архетипы. Возможно, ему мешают какие-то устоявшиеся стереотипы, излишний рационализм или превалирование гордыни в его характере.
3. Согласно результатам самого масштабного социологического опроса, проведенного службой «Среда» в рамках проекта «Атлас религий и национальностей России» (56 900 респондентов), к бедной религии себя относит каждый четвертый житель России. 25 % — те, кто просто верит в Бога и при этом не исповедует никакой конкретной религии. Это вторая по численности группа населения, уступающая только православным (41 %) и значительно превосходящая мусульман (6,5 %). К ним можно добавить 4 %экуменистов, то есть христиан, не относящих себя ни к какой конфессии. Именно такие бедные верующие, а вовсе не «тоталитарные секты», не сайентологи и не мунисты, являются сегодня основными соперниками традиционных религий в России.
—Наверное, это достоверные данные, отражающие печальное положение вещей. А причина этого в массовой религиозной безграмотности населения, недостатке образованных и способных священников, в недостатке храмов и приходов, в общем упадке культуры и в засилии поп-культуры в литературе, в кинопродукции, в спектаклях. Исторически, это также наследие эпохи гонений на религию, когда она была вытеснена из культурной и духовной жизни народа. Отчасти, это результат и нашего поражения в холодной войне, социальных катаклизмов, навязывания нашей стране в течение десятилетий чуждых мещанских ценностей. В ХХ веке такой экстремальной истории, как у России, не было нигде.
4. Веру следует отличать от религии. Когда вера обрастает институциями, догмами и традициями, она становится религией. По мере того как религия освобождается от груза традиций, она вновь сближается с верой. Поэтому «бедная религия» — это просто вера в Бога, без дополнительных конфессиональных определений.
—От некоторых традиций действительно надо избавляться. От церковной бюрократии, от встроенности в политическую государственную структуру, от равнодушного чиновничьего подхода к людям. А вот избавляться от Святоотеческой Традиции было бы просто безумием, потому что она концентрированно содержит Божественное откровение, выраженное в премудрых творениях Святых Отцов. Есть срединный, мудрый путь Православной веры: избавляться от чуждого и бережно хранить драгоценное наследие предков!
5. Понятие «бедная вера» возникло в начале 1980-х гг. Его можно сравнить с популярным тогда «бедным театром» польского режиссера Ежи Гротовского. В этом театре не было ни сцены, ни декораций, ни костюмов — актеры просто жили на пределе душевного самовыражения и вовлекали в это действо зрителей. Они не перевоплощались, а как бы развоплощались. У бедной веры тоже нет ничего, кроме прямого предстояния Богу.
—Это сравнение не совсем правомерно. Бедную веру можно сравнить со случаем, когда зрителей посадили бы перед пустой сценой и предложили вообразить спектакль на свой вкус. Думаю, немногие бы это приняли, а большинство потребовало бы вернуть деньги за билет. Почему же бедная вера некоторых зрителей устраивает? Да потому, что в ней они получают удобную возможность узаконить свои вымышленные отношения с Богом, который в церкви грозен и требователен. — Неудобен Он в церкви для человека! А в бедной вере они имеют возможность получить своего, комфортного для них, Бога.
6. Знаменательно, что русское слово «бедный» имеет общее происхождение с латинским «fides» (верa; отсюда и «фидеизм», то есть мировоззрение, основанное на вере). Связь между «бед» и «fides» такая: «быть бедным, неимущим — приносить жертву — верить в Бога». Бедный — тот, что отдает свое Богу. Так что «бедная вера» — это своего рода «верная вера», смысловой повтор и усиление.
— Христос дал Своей Церкви Заповеди Блаженства. И первая Заповедь гласит: «Блаженны нищие духом». — Это то, чем спасутся и пастыри и пасомые. И этому тоже служит Путь Церкви. Поэтому особого открытия бедной веры я тут не вижу…
7. Слово «бедный» в религиозном контексте имеет положительный смысл. «Блаженны нищие духом» (то есть во имя духа). Бедные верующие не имеют символического капитала в виде общепризнанных вероисповедных традиций, церковных зданий, общественного престижа, «имиджа». В этом смысле вера мытаря была бедной, смиренной, покаянной, а вера фарисея — богатой, горделивой, притязающей на обретение Царства.
—Про мытаря и фарисея абсолютно верно! А вот про традиции и здания — передержка. Как традиции и здания могут воспрепятствовать моему критическому отношению к себе? Если я буду трудиться в храме во Имя Божье, то это будет просто место приложения моей веры…
8. Бедность — христианская добродетель, которую можно применить к самому христианству как «богатой» исторической религии. Бедная вера — нестяжание, неимение не только земных богатств, но и небесных, то есть накопленных в сокровищницах конкретных вероисповеданий, в их догматах, обрядах, церковных учреждениях. Пример «бедной веры» — разбойник, сораспятый с Иисусом и уверовавший в Него прямо на кресте, не прошедший через катехизацию, через молитвенный и обрядовый опыт, через обучение основам новой веры.
—Прекрасный пример! Он вошёл в духовную сокровищницу христианства. Таких примеров было множество во всякое время. И все эти подвиги сливаются в единый поток, влекущий души к спасению. Разве это возможно было бы без Церкви?
А традиция нестяжательства — это одна из древнейших традиций Православия, которая жива и хранится в теле Церкви в наше время. Чтобы понять это, достаточно оказаться среди воцерковлённого народа…
9. Бедная вера укоренена в миру, в потребности соотносить жизнь с абсолютным смыслом. Бедный верующий беседует с Богом в глубинах своей души, молится, исповедуется, старается постичь знаки промысла, лично к нему обращенные, — у каждого человека есть свои формы стояния перед Богом. Всех бедных верующих объединяет представление, что жизнь не кончается вместе со смертью, что человек не принадлежит только к царству природы, в нем есть глубинный источник внутренней жизни, который не зависит от физических и социальных условий. Такую бедную веру нельзя искоренить, ибо ее храм в каждом доме и в каждой душе.
—Такие слова можно сказать о всякой вере. Это нормальное религиозное чувство, а не специфика именно бедной веры.
10. Бедная вера соответствует апофатической теологии, которая отрицает возможность познания Бога или представления Его в каких-то положительных образах, символах, определениях. Дионисий Ареопагит так писал о Боге как Причине Всего: «Она превыше всего сущего… Она не душа, не ум… Она не есть ни слово, ни мысль; Она и словом не выразима и не уразумеваема… Она не единое и не единство, не божественность или благость; Она не есть дух в известном нам смысле…»
Бедная вера отражает это «не», отрицание в основе Богопознания. Это вера за пределом всех вероисповеданий.
—Если бы апофатическая теология была единственным путём Богопознания, то мы не знали бы таких удивительных определений Бога: «Бог — это Любовь, Истина и Путь».
AТЕИЗМ И ГРАНИЦЫ МЕЖДУ РЕЛИГИЯМИ
11. Бедная вера в современной России — последствие семидесятилетнего атеизма. В Советском Союзе три поколения были отрезаны от религиозных традиций, и поэтому искателю веры, услышавшему призыв свыше в своей душе, трудно было определиться в рамках существующих конфессий. У него не было никаких догматических предпочтений, которые, как правило, определяются непрерывной исторической традицией, семейным религиозным укладом. Воинствующий атеизм, отрицая все конфессии сразу, создает благоприятную среду для зарождения «религии вообще». Именно безверие советских лет сформировало тип человека, которого нельзя определено назвать ни «православным», ни «иудеем», ни «мусульманином» — он просто «верующий».
—Совершенно верно! Но почему же надо объявлять эту ущербную, выросшую без знания, традиции, духовной культуры, убогую веру последним достижением духовности?
12. Первые свидетельства бедной веры можно найти в СССР в 1960-е, когда иссякает религия коммунизма и надвигается эпоха политической безнадежности и осознания сверхисторического смысла бытия. Когда Булат Окуджава пел «Молитву Франсуа Вийона» (1963), было ясно, что это его собственная молитва: «Как верит каждое ухо / Тихим речам твоим, / Как веруем и мы сами, / Не ведая, что творим». Было понятно, что у Венички Ерофеева есть свои личные отношения с Богом: «Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа?» («Москва — Петушки», 1969). Конечно, ни Окуджава, ни Ерофеев не были православными или вообще церковными людьми. Это была вера и надежда ниоткуда: «Из глубины взываю к Тебе, Господи» (Пс. 129, 1).
—Это были ростки, пробивающие асфальт! Чтобы подражать их духовности нужна великая совесть и большой талант. И это вовсе не приводит человека к созданию своей, изолированной от Церкви, замкнутой веры.
13. За советские десятилетия в духовной жизни страны образовалась такая пустыня, что стали стираться межи, сохранившиеся от разных исторических вероисповеданий. Вспоминается библейское:
«Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу <…> всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и явится слава Господня, и узрит всякая плоть [спасение Божие]…» (Ис. 40: 3—5).
Этот призыв с жутковатой точностью был осуществлен советским атеизмом, который именно что подготовил путь Господу, преследуя и вытаптывая все веры, — a в итоге раздвинул пространство для собирания разных вер, чтобы «всякая плоть» могла узреть приход славы Божьей.
—Вы очень пессимистично, (потому что вещественно) толкуете слова Крестителя. Предтеча Господень исправлял пути человеческие покаянием. А советский подавляющий каток выполнил совсем другую миссию. Он выровнял духовный пустырь, на котором в первую очередь взрастают сорняки суеверий.
14. В религиозной жизни важна диалектика воцерковления и расцерковления, то есть вхождения в исторически конфессиональное тело религии и выхождения из него. В этом смысле Иоанн Кронштадтскийи Лев Толстой, современники — противоборцы, воплощают полярные точки этого процесса, который никогда не прекращается в живой душе как процесс опредмечивания и распредмечивания веры. Опредмеченная форма веры — это конфессия, церковь. Распредмеченная — это область трансрелигиозного, внецерковного: бедная вера.
—Первая фраза непонятна. Для кого, и почему важна такая диалектика? Для внешнего наблюдателя? — Вряд ли, для верующего.
Далее: в живой душе всегда происходят процессы, опредмечивыемые в жизни человека. А вовсе не в конфессии. Форма конфессии может (и призвана) воплощать душевное преображение человека. Распредмечивание в этом контексте должно означать угасание души, что и происходило с Толстым. В этом смысле, трансрелигиозное не может быть привлекательно.
15. Трансрелигиозное — это не только выход за границы исторически сложившихся религий, но и за пределы религиозного как такового, поскольку, не удовлетворяясь наличными конфессиями, религиозность пытается создавать новые, то есть все-таки оцерковить опыт веры, перевести его в обрядовые формы. Трансрелигиозное — это Христос до христианства, то есть вера до религии; или Христос после христианства, в апокалиптические времена, то есть вера после религии. Поскольку малый апокалипсис — в образе болезни, войны, смерти — происходит постоянно, то и вера непрестанно вызывает кризис религии, а затем и приходит ей на смену, как мгновенное обеднение, опустошение богатства, накопленного в ее историческом бытии.
—Совершенно естественно, врождённое религиозное чувство вынесенное на пустырь истории стремится к созданию конфессий. Это формы, в которых пытается выразить себя растущая душа.
Странное выражение «Христос до христианства»! Христианство начинается именно с приходом Христа. Христианству, как известно, предшествовал Ветхий Завет. При чём же здесь бедная вера?
Апокалиптическим временам соответствует пришествие Антихриста, которое закончится Концом Света и Вторым Пришествием Христа. И сюда бедную веру не вставишь, ведь Вы же не захотите отождествить её с обольщением антихристовым?
Кризис веры, и доверия к религии происходит в каждой верующей душе, это неизбежный аспект духовного роста. Кто-то в этом кризисе ломается и уходит в бедную веру, а кто-то возвращается к вере спасительной. И эти кризисы довольно регулярны. Всё это называется в Святоотеческой традиции «духовная брань».
16. Если ограничиться только российскими традициями, Лев Толстой, Даниил Андреев, Александр Мень, Григорий Померанц представляют собой разные версии и стадии этого движения к трансрелигиозному. Толстой — открытие трансрелигиозного пространства в его чистоте и негодующее обличение всех исторических религий и церквей как подмен, извращений первичных ценностей любви, братства и смирения. Трансрелигиозность здесь выступает прежде всего как любовь к ближнему и непротивление злу насилием. Д. Андреев, в прямой противоположности Толстому, видит трансрелигиозность как «Розу мира», как способ объединения все исторических религий в сверхисторическое братство, где каждая конфессия — лепесток расцветающего религиозного единства грядущего человечества. Для Г. Померанца трансрелигиозность — это индивидуальный и экзистенциальный опыт общения с разными религиями, это путь странника, путь сопереживаний и личных откровений. Для А. Меня трансрелигиозность — это пространство, обретаемое внутри христианства и православия, но при этом осмысляемых в универсалистской перспективе как вбирание опыта других религий и их примирения в личности Христа как Богочеловека.
Таким образом, вырисовываются четыре пути в трансрелигиозное измерение: моральное очищение и отвержение всех конфессиональных, оцерковленных вер; попытка их универсалистского синтеза; опыт экзистенциального общения с ними; путь экуменической открытости одной конфессии другим.
—По-моему, эти четыре пути богоискательства могут быть описаны иначе. Попытку Толстого я бы назвал морализацией религии. Религия очищается Толстым от естественных в её живом теле исторических, культурных и психологических составляющих. Затем она очищается от нелогичного и необоснованного для Толстого трансцендентного, чудесного, нерационального элемента. В результате, утратив все признаки духовности и возможности преображения душ, религия превращается в рациональный моральный кодекс. Это примерно то же, что попытались позже сотворить коммунистические идеологи.
Попытку Даниила Андреева я понимаю как интуитивное стремление объединить многомировое богатство религий в единственной линейной реальности. (Каждая религия — это свой, отдельный мир.) Ничего удивительного, что эта попытка оказалась бесперспективной. Потому что если попытаться натягивать одни духовные реальности на другие, можно совместить их только по совпадающим духовным измерениям. Во-первых, таких измерений не так уж много, поэтому духовный спектр общей веры сужается. Во-вторых, при этом, приходится идти на компромиссы, искажение и размывание догматов, что неизбежно сопряжено с обеднением духовного содержания религий. Они теряют свою сакральность, становятся релятивными. В общем, если идти по пути Андреева, то вместо пяти великих мировых религий получим одну, и очень узкую духовно «бедную веру», хотя в материальном своём выражении она может быть и очень богата. Великие религии — это разные миры, которые могут мирно сосуществовать и переплетаться в одной действительности, но не могут смешиваться. А бедная вера, как Вы её трактуете, и здесь ни при чём.
Путь Григория Померанца — это погружение в себя, экзистеальное раскрытие своего личного мультивидуума в разных религиях. Он не отвергает религии, а ищет своё воплощение в них. Если бы Ваша бедная вера следовала по его стопам, то у меня не было бы повода для возражений. Каждый ищет себя в любой вере совершенно свободно, это его личное дело. Вы же выступаете с манифестом, т. е. заявляете, что бедная вера — это общественное духовное течение, знаменующее завершение всех традиционных вероисповеданий. То есть, Вы заявляете о бедной вере, как о новой общечеловеческой религии, основанной на общечеловеческих духовных основаниях. А ведь религия — это всегда создание мегавидуума — духовной общности людей, которая выступает как действительный субъект истории. Этого у Померанца никогда не было.
Путь о. Александра Меня Вы охарактеризовали совершенно правильно. По-моему, его можно сопоставить с универсализмом Тейяра де Шардена в католичестве. Это просто интеллектуальный и философский поиск общих основ религиозности, а не в коем случае не выстраивание альтернативной парадигмы веры.
17. Есть еще пятый путь — бедная вера. Это минималистский, а не максималистский извод религиозной всеоткрытости. В ее основе — духовная апофатика, предстояние Богу вне «катафатических» признаков религии, таких как церковь, догматика, обряды. Бедная вера — феномен не только постатеистического, но и трансрелигиозного сознания, если понимать под религией опредмеченность веры в рамках определенной конфессии.
Бедная вера может вбирать, а может и миновать опыт общения с религиозными традициями, с живым опытом разных вер. Бедная вера не критикует конкретные верования и вероисповедания, но, как абсолютная веротерпимость, она означает не равнодушие, но открытость их откровениям, их духовной красоте, их историческим смыслам и исканиям.
—Если это путь Померанца, то ему чужда декларативность и эпатаж «ниспровержения богов». Тогда, может быть, не надо было вывешивать тезисы бедной веры на дверях собора в Витенберге?
Вообще-то, выражение «духовная апофатика» у меня ассоциируется с духовным нигилизмом, т. е. с утверждением бездуховности. Если Вы имели в виду другое, то попробуйте доказать внутреннюю непротиворечивость этого выражения. Человеческая духовность, не облечённая в какую-либо форму — это пустой звук. Это невидимое содержание.
Мне непонятен отправной пункт декларирования бедной веры. Вы считаете, что Ваше право на внутренний духовный поиск ущемлено какими-то конфессиями? По-моему, это тоже внутренне противоречивая посылка.
18. Бедная вера — целиком имманентная жизнь с одним трансцендентным означаемым — личностью Бога. Я здесь и сейчас — и Ты со мной, Господи, видишь и ведешь меня, учишь и судишь меня, прощаешь и наказываешь. Максимум имманентного и минимум трансцендентного, — но абсолютно необходимый и значимый минимум, который придает смысл всему максимуму, всей сумме жизненных событий и опытов.
—Почему Вы убеждены, что целиком имманентная жизнь с Богом возможна только вне конфессий? По-моему, такое состояние как раз является конечной целью любого вероисповедания. Строго говоря, цель эта (жизнь в Боге) недостижима в миру, но она неизменно притягательна и единственно спасительна для всех верующих. Вспомните призыв в торжественный момент богослужения: «ГорЕ имеем сердца!» К этой далекой сияющей цели ведёт путь восхождения (в христианстве — «лествица») ступенями которого являются труд разума и сердца, дела и душевные переживания. То есть, конкретные формы веры. И путь этот человек не может пройти в одиночестве. Слава Богу, что есть братья и сёстры по восхождению, что были мудрые, великие предшественники, которые разведали путь! Неужели я из гордыни самоутверждения сверну с тропы и брошусь в дебри, наполненные страшными опасностями с минимальным шансом найти путь к Богу? Если Вы выбираете такой путь, не смею мешать, но для чего Вам звать за собою других? Этого не могу понять…
БОГ-ЛИЧНОСТЬ
19. Бедная вера — это вера в Бога-Личность. Человеческая личность — самое сложное, глубокое и творческое из всего, что мы достоверно знаем. Поэтому разумно предположить, что в основании всего мироздания лежит не просто безличный закон или абстрактная формула, а личностное и творческое начало, благодаря которому мы не только объекты физического мира, но и субъекты мира психического и нравственного. Где источник тех ментальных и духовных состояний, которые мы обнаруживаем в себе? Физические
и химические сведения о мозге человека не дают представления о его внутренних переживаниях, о том, что значит для него «любить» или «страдать»; следовательно, сознание не может быть редуцировано к мозгу, субъективное — к объективному. Царствие Божие нельзя найти вовне, оно внутри нас, и само наличие в нас внутреннего, ментального есть свидетельство о нем.
—Это бесспорно.
20. Типический аргумент позитивиста: «Я констатирую прохождение электрического тока, поскольку его могут зафиксировать приборы. А как зафиксировать бытие Бога или его эманации?» — Вслушайтесь, всмотритесь в себя. Любовь, тревога, надежда, сострадание, раскаяние, внутренняя работа над собой… Это и есть Его прохождение через нас, не менее достоверное, чем тока по проводам.
—Совершенно согласен!
21. Представим себе ученого, наблюдающего разрозненные явления: плод падает с дерева; человек ходит по земле; планеты вращаются вокруг Солнца. Сопоставляя эти факты, ученый открывает закон всемирного тяготения. Свойство разума — обобщать, открывать объективные закономерности за пестротой внешних явлений.
Точно так же наш разум, обнаруживая в мире множество личностей, общающихся между собой, не может не прийти к заключению, что есть источник субъективности, общий для всех этих субъектов. Этим источником не может быть физическое поле или химическая реакция, он не может располагаться в области гравитации или электричества. Как источник внутренней жизни и всякой субъективности, сам он не может не быть Субъектом. Он действует изнутри нас, точно так же как закон всемирного тяготения — извне. Но это и означает, что он воздействует на нас как Личность — неким внутренним голосом, внушением, совестью, предостережением, любовью, верой, стыдом, вдохновением… У субъектного мира есть своя первооснова, которая сама есть Субъект, подобно тому, как у мира объектов, при всем их разнообразии, есть основа в виде объективных законов, изучаемых наукой.
—Прекрасно сформулировано!
22. Бог — это Всеобщее «Я», понятие о котором так же согласуется с требованием разума обобщать, как научные понятия материи, времени, пространства, числа, жизни и т. д. Но это общность не мира объектов, не третьего лица, а первого лица, «Я», которое изнутри объединяет все личности, способные к самосознанию. Переживая свое «я» как «я», мы одновременно вступаем во взаимодействие с «Я» этого Всеобщего Существа именно как Существа, а не закона или отвлеченной сущности.
Таким образом, наш достовернейший, личностный опыт бытия собой в сочетании с обобщающей деятельностью разума приводит нас к понятию Бога как Вселичности, с которой каждое сознательное существо общается через свое «я», через действия своей совести, разума, воли.
—Да! Согласен!
23. Веру в Бога можно считать столь же согласной и с опытом и с разумом, как согласуются с ними вера физика в элементарные частицы и вера биолога в естественный отбор. Религия и наука, по сути, не исключают друг друга: в их основе лежит работа разума, умение видеть общее в разном. Нельзя отказывать науке в праве обобщать многообразие природных явлений и возводить их к единым основаниям. Точно так же и наука не может отказывать религии в праве обобщать внутренние состояния разных личностей и возводить их к бытию Личностного, к глубинному основанию всякой субъективности, которая сама есть Субъект.
—Прекрасно!
24. Бог так отвечает Моисею на вопрос о своем имени: «Я есмь Сущий» (Исх. 3: 14), или «Я есмь Тот, Кто Я есмь». Собственное (не нарицательное) имя Бога означает вечно Сущего, который сам определяет себя в первом лице, как «Я».
Сходным образом определяется бытие Бога в других религиозных традициях. В индуизме Атман выступает как безначальное и непреходящее «Я» всех существ. В суфийской поэзии Руми: «Я долго искал Бога у христиан, но его не было на кресте / Я побывал в индуистском храме / И древнем буддийском монастыре, / Но и там не нашел я даже следов его. <…> / Тогда я заглянул в свое сердце. / И только там я узрел Бога, / Которого не было больше нигде…»
—Все приходящие в храм ищут Бога в своём сердце, ибо только там и можно Его найти!
25. «Я» — это местоимение, общее Богу и человеку, знак их совместной субъектности и отличия от всего, что только есть, но не есмь, от всего, что только «он» или «они». Нравственность не только в том, чтобы человек был больше своего узкоиндивидуaльного «я», своего эгоизма, но и в том, чтобы «я» человека было больше его самого, ибо оно, по сути, сверхчеловечно. И. Фихте: «…Таков каждый, кто может самому себе сказать: Я — человек. Не должен ли он испытывать священного благоговения перед самим собой, трепетать и содрогаться перед собственным своим величием?» Это не эгоцентрическое величие человека, это величие того «Я», которое он разделяет с Богом.
—Да, если человек ощущает Бога в себе, то может так сказать. Однако, такие чувства могут быть присущи и безумцам, подменяющим образ Бога в душе своим горделивым воображением.
26. Мэтью Фокс, призывая к новой Реформации в христианстве, начинает свои тезисы (2005) следующими утверждениями:
«1. Бог есть и Мать и Отец.
2. В наше время Бог скорее Мать, чем Отец, потому что фемининного больше всего не хватает в мире и важно восстановить гендерный баланс».
Эти утверждения феминистской теологии не верны, как и утверждения маскулинной. У Бога нет пола. Все деления по признаку грамматического рода бессмысленны, поскольку Бог не Он, не Она и не Оно. Бог — «Я», для всех субъектов, всех чувствующих и мыслящих, имеющих «я». «Я» не обладает морфологическим значением рода.
— Совершенно верно!
НАУКА
27. Несмотря на историческое разнообразие религий, есть нечто, им всем присущее: вера в то, что мир не исчерпывается материальным бытием, что у него есть сверхчувственные и сверхъестественные основания и высшие цели, определяющие духовную жизнь человека. В традиционных конфессиях эта общность затемняется их исторически и этнически обусловленной враждой. Одно из призваний науки — формировать интеллектуальное единство человечества, а следовательно, и способствовать формированию бедной веры.
—Исторически и этнически обусловленная вражда проявляется в тонком слое поверхностных, политизированных приверженцев церкви. Плохо, конечно, что они, порой, приобретают неоправданно большое влияние в обществе, но это не является виной конфессии. Сошлюсь на свой пример: я уже довольно долгое время пребываю в лоне Православной церкви и никакой вражды к другим конфессиям не замечал. Наука формирует совершенно другое, особое, по отношению к религии единство, которое веры никак не касается. Наука — прекрасная вещь, но она реализует совсем другой мир, не совмещаемый с верой.
28. Современная наука в гораздо большей степени, чем наука XIX в., располагает к вере в сотворение мира и бессмертие души, выходит за пределы здравого смысла в область «безумных идей», граничащих с прозрениями поэтов и духовидцев. Наука постепенно освобождается от позитивизма и редукционизма, и ее открытия согласуются с фундаментальными чертами религиозной картины мира: вселенная имеет границы во времени и в пространстве (Большой взрыв); в основании всего живого — Логос (информация); мироздание предназначено для обитания в нем человека (антропный принцип в космологии)…
—Это действительно так.
29. С точки зрения атеизма чем могущественнее человек, тем меньше его вера в Творца. С точки зрения теизма расширение человеческого знания и власти над природой может укреплять его веру. Сама наша способность создавать все более совершенные искусственные (виртуальные, компьютерные) миры предполагает все большую вероятность, что и естественный мир тоже имеет Создателя. Рудольф Отто в своей книге «Священное» называет «чувство своей тварности» первым признаком отношения человека к священному, поскольку оно предполагает всемогущество Творца. Стремительное развитие техносферы спопобствует увеличению «священного» в нашей цивилизации. Век электронных коммуникаций постоянно напоминает нам, что передача информация не связана с определенным материальным носителем и душа может быть бессмертна. Все труднее представить мир без Бога — таков главный вывод всей техноэволюции человечества. По мере того как возрастает человеческое могущество в пересоздании Вселенной, мы начинаем осознавать и высшую степень могущества, сотворившего нас самих.
—Со всем сказанным здесь можно согласиться, кроме утверждения, что передача информации не связана с определённым носителем. В явленном мире всякое содержание с неизбежностью облекается в форму. Разговор о бесформенной информации, не имеющей носителя, лишён всякого смысла. К бессмертию души это не имеет прямого отношения. Бессмертие можно ведь представить как бесконечное совершенствование формы в соответствии с развитием духовного содержания. Обратите внимание — Христос не случайно воскрес в Теле!
30. Религиозное движение человечества ведет не от веры к безверию, а от веры к знанию. Пора уже говорить о религиозности знания, а не только о религиозности веры. Религия знания — это не религия, которая поклоняется знанию, а религия, которая все более достоверно узнает от науки о том, что религия прошлого могла только принимать на веру. Наступило время для когнитивной религии, где когнитивизм будет играть такую же роль, как раньше — фидеизм. Научный тезис о Большом взрыве, который привел
к сотворению вселенной из ничего, — это предмет не только физического, но и религиозного знания. Антропный принцип, подтверждающий, что вселенная была создана для обитания в ней человека, — это религиозное знание. Вера черпает много аргументов в современной науке и уже не противопоставляет себя знанию, а вбирает его.
—Отнюдь не так! Религиозная вера не имеет отношения к научному знанию. Существование Бога не нуждается в научном доказательстве. Оно очевидно для сердца верующего человека. Ап. Павел: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». В лучшем случае, научное знание может послужить подпоркой разуму при слабой вере. Сайентология — это не религия, а искушение гордого разума.
ТЕОЛОГИЯ ВОСКРЕСЕНИЯ
31. Вера только тогда остается верой, когда теряет догматические и институциональные гарантии и вступает в область безграничного риска и свободного жизнетворчества.
—Напротив, при таких условиях вера с наибольшей вероятностью обращается в суеверие.
Как ни парадоксально, но именно атеизм, который часто рассматривается как порождение науки, может способствовать духовному самоочищению религии и все более глубокому «низведению ума в сердце» (пользуясь известной мистической формулой исихазма). Атеизм есть отрицание религии, отчасти необходимое ей самой для того, чтобы побороть в себе фарисейскую спесь, отказаться от клерикальных претензий на мирскую власть и сосредоточиться на внутреннем делании, на опыте веры и обновлении жизни.
—Не думаю, что атеистическая критика играет в этом большую роль.
Отсюда критическое отношение к «религии», в отличие от веры, даже со стороны некоторых теологов, таких как Карл Барт: «Религия забывает, что она имеет право на существование только тогда, когда она постоянно отвергает самое себя. Вместо этого она радуется своему существованию и считает себя незаменимой».
Такая самодовольная религия, ищущая своего торжества в мире, противна существу веры, которая всегда «не от мира сего».
—Это верно. Фарисейство — болезнь всякой религии.
32. После «смерти Бога», провозглашенной Ницше, а также Марксом и Фрейдом, и после массовых атеистических и коммунистических движений XX в. начинается «воскресение Бога» как постатеистическое жизнечувствие и мировоззрение. Причем именно в той стране, которая первой «распяла» Его, — в обществе воинствующего безбожия. Возрождение религиозного сознания началось в России в 1960—1970-е гг., когда на Западе, наоборот, обозначилась «постхристианская» эпоха и возникла «теология смерти Бога». С 1917 г. Россия первой вошла в эпоху массового атеизма, а в 1960-е — в эпоху постатеизма.
—Да, это так.
33. «Теология смерти Бога» — глубокий парадокс, который придает новую значимость смерти как конструктивному и жизнеутверждающему опыту. Теологизировать смерть Бога — значит ответить на Его распятие как на возможность попрания смерти.
—Странное выражение! Жертвенная смерть Бога в человеческом теле послужила Причиной и началом христианской теологии.
Но на этом теология смерти Бога и останавливается, знаменуя собой наступление «христианства без Бога», смерть всего трансцендентного, упразднение «неба».
—Где она останавливается? В жизни церкви эта теология развивалась и восходила.
34. В отличие от протестантской «теологии мертвого Бога», бедная вера предполагает теологию не смерти и не просто жизни, а двойной, вечной жизни, чья мощь усилена страданием и жертвой. Жизнь после воскресения отличается от жизни до смерти, она углубляется опытом и личной смерти Христа на кресте, и исторической смерти христианства в XX в. Этот виталистической подход к богословию («теовитализм») можно передать греческим словом «palingenesis» (по-старославянски — «пакибытие»), буквально — «вновь-бытие», которое приходит из небытия; это избыток бытия после его смерти и восстановления.
—Так Вы Христа собираетесь воскрешать бедной верой? — Поразительное заявление! По моим ощущениям и по ощущениям многих миллионов верующих, Христианство не только не умерло, оно возрождается с удивительной силой и поистине провиденциальной быстротой. Для нас, православных, Христос неизменно воскресает на каждой Литургии!
35. Новая, постатеистическая теология — это теология воскресения, то есть новой жизни Бога за пределом Его церковно-исторического тела. Это не то же самое, что традиционная «теология жизни Бога» (в исторической церкви), и не то же самое, что радикальная «теология смерти Бога» (в «постхристианском» мире). Нулевой градус — безверие, безбожие — пройден, и начинается новое возрастание веры, теистическое осмысление и преодоление самого атеизма.
Воскресение не есть просто восстановление прежней жизни — это вступление в новую жизнь, сверхжизнь. Воскресшее отличается от неумершего. По словам Карла Барта, «Бог не животворит того, кого не умертвил еще прежде». И смерть для того послана в мир, чтобы жизнь не просто рождалась, но и воскресала, то есть восходила на новую ступень.
—Последняя мысль абсолютно верная и она осуществилась в Воскресении Христовом. Предыдущее же высказывание противоречит тому, что Сам Бог сказал о Себе и о Церкви… Если уж Вы строите свою теологию в русле христианских представлений, то неплохо было бы прислушаться к Слову Божьему.
Тело Христово — это единство Церкви Небесной и земной. Если земная церковь действительно сильно пострадала от гонений и богоборческих учений, то Небесная Церковь только усилилась подвигами праведников.
36. Теология воскресения — это не теология наглядного присутствия Бога и не атеология Его отсутствия, но парадоксальная теология такого Откровения, в котором Бог предстает сокрытым. Это предсказано уже в пророчестве Исайи о Мессии: «…нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему» (Ис. 53: 2—3). С самого начала атеистическая стадия — «и мы отвращали от Него лицо свое» — входит в восприятие Мессии. Атеизм прокладывает путь бедной вере, которая обращена к бедности божественных проявлений, к отсутствию «вида и величия».
—Атеизм прокладывает путь суевериям, поскольку «свято место пусто не бывает». Это многократно и достоверно прослежено в истории. Если Вам угодно на этом же пустыре взращивать «бедную веру», то приготовьтесь к тому, что она будет сильно попахивать суеверием, т. е. примитивными языческими представлениями о возможности торга с Богом. «Ты мне — я тебе», такова обобщённая формула всякого язычества.
37. Бедная вера относится к традиционным религиям, как искусство авангарда к реализму: религиозное значение придается самому кризису реальности, уходящей за черту наблюдаемого и мыслимого. Воскресший Христос становится невидимым именно в момент Его узнавания апостолами. «Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них» (Лк. 24: 31). Постатеизм понимает это исчезновение Бога не как свидетельство Его отсутствия, а как знак Его подлинности, как кризис изобразительности и реалистического заблуждения в теологии.
—В христианстве изначально придавалось религиозное значение кризису реальности. Вспомните пророчества Спасителя о «последних временах», Армагедоне и Втором Пришествии. Так что авангард и бедная вера вторичны.
Исчезновение воскресшего Христа объясняется в общем случае, нестыковкой сакральной и обыденной реальности.
38. История жизни, смерти и воскресения Иисуса — это история каждой души, которая проходит через свой Гефсиманский сад, свою скорбь и томление — и через свою Голгофу. Гегель глубоко передает ужас богооставленности, переходящий в благую весть: «Бог умер, Бог мертв — это самая страшная мысль: все вечное, все истинное не существует, само отрицание заключено в Боге; с этим связана высшая боль, чувство совершеннейшей безнадежности, утрата всего высшего. Но процесс здесь не останавливается, наступает обращение, а именно Бог сохраняет себя в этом процессе, который есть только смерть смерти».4 (Курсив Гегеля.)
—Прекрасно сказано!
Насколько мы можем почувствовать в себе жизнь Бога, она состоит из циклов умирания и воскресения. Душа снова и снова проходит путь от немощи к силе. Ей приходится постоянно возрождаться, чтобы быть достойной своего Творца и права на вечную жизнь. Собственно, жизни как таковой, самотождественной и самодостаточной, вообще нет, есть череда умираний и воскресений.
—Это так для всякой верующей души (в христианстве). Но, при чём здесь «бедная вера»?
ПУТИ БОГА И ТЕОДИЦЕЯ
39. Бог бедной веры не всесилен, ибо Он есть само усилие, которое продолжает творить мир и находит в людях свою поддержку и продолжение. Подобно тому как наша Вселенная расширяется в обозримом пространстве,
—(здесь фактическая ошибка: наша Вселенная не расширяется в пространстве, это само пространство расширяется в нашей Вселенной)
так Бог расширяет свое воздействие во внутреннем пространстве человека и человечества, находя все новое приложение своим силам. И точно так же Бог всеблаг не актуально, а потенциально, поскольку стремится к наибольшему благу. Бог действует в мире и в нас как бесконечно возрастающее усилие, которое еще не дошло до предела «всего». Сказано: «…да будет Бог все во всем» (1 Кор. 15: 28), — но это означает, что Он еще не стал всем. Теология бедной веры — это теология процесса, творческого становления Бога во взаимодействии с миром. Бог так же открыт и незавершим, как «Я» в глубине духовных существ, и лишь объективация Его в третьем лице создает иллюзию завершенности.
—Процесс становления незавершённости относится не к Богу, а к Его познанию душой человека. Бог, Сам по Себе, вообще, не может быть актуален, Он вне времени.
40. Существование зла в мире объясняется не только свободой человека, отпавшего от Бога по своей воле и лишь своей же волей способного вернуться к Нему; но и трудами самого Бога, который продолжает творить мир, а значит, и не всемогущ в нем, поскольку Он его участник и в известном смысле его жертва. Труд Создателя и свобода созданий — вот двойная предпосылка существования зла в этом мире. Но такова же и двойная предпосылка преодоления этого зла. «Бог не животворит того, кого не умертвил еще прежде».
Если творение продолжается, если оно еще не закончено, значит, и Творец меняется вместе с ним, как художник, создающий свое произведение, раскрывает нечто новое в себе и даже способен удивляться поступкам своих персонажей, начинающих действовать вопреки Его замыслу. Пушкин воскликнул: «…какую штуку удрала со мной Татьяна!» Возможно, что и Бог восклицает, глядя на пророков, мучеников, творцов, открывателей: какую штуку удрал со мной Леонардо! Ньютон! Дарвин! Фрейд!
—По-моему, Вы совершенно неправомерно ограничиваете Бога. Ваш Бог — не Абсолют, то есть это не Бог, а Демиург, демон или дух — один из многих. Это очень распространённое языческое заблуждение, которое сильно понижает духовный потенциал веры.
В моём представлении, Бог — это Абсолют, создавший совершенный Мир. Бог вне времени, и Он создал все возможности для выбора Своих созданий. То есть, объективная Реальность, созданная Богом совсем непохожа на наш мир. (Моделью такой Реальности, по-моему, может служить Всемирная Квантовая Суперпозиция, иначе называемая Квантовая Реальность, или Мультиверс. Разумеется, эта модель не является исчерпывающей.)
Мы же, ползём своим сознанием по времени, выбирая свою реальность из предоставленного Господом материала и участвуем в строительстве коллективной реальности человечества. Которая также является релятивной (и, к сожалению, очень скверной). — Может показаться, что Бог оставил человека, но это не так. Он участвует в нашей борьбе и в «воспитании» Своею Любовью и Благодатью. Позволю себе процитировать здесь свою заметочку «Участвует ли Бог в нашей жизни»:
— Мир, который мы воспринимаем во времени, находится в процессе становления. В нашем восприятии, он не завершён, и потому не совершенен. В этом нашем мире ещё присутствует много элементов, которые противоречат Божьему Замыслу, которые отражают наше человеческое несовершенство и наш скверный выбор. Они, эти элементы должны, со временем, отпасть, по мере нашего воспитания и духовного возрастания. Они носят преходящий характер, служат, как-бы, для нашего воспитания. Их можно уподобить строительным лесам, которые, до поры, скрывают и портят вид прекраснейшего Божьего Творения. Как это понять? Думаю, ключом к пониманию является осознание того, что Бог это единственный Источник Жизни, что Он утверждает в Мироздании закон Любви и Милосердия.
Бог участвует в нашей жизни Своей Любовью и Благодатью. Благодать можно обобщённо охарактеризовать как жизненную силу, жизнеспособность. То, что близко по духу к Богу, что соответствует Его Промыслу, — неисстребимо и тяготеет к жизни вечной. Добро через Бога укореняется в Вечности! А то, что далеко от Бога, то, что враждебно Ему — обречено на погибель. Оно преходяще и кратковременно. И, чем дальше выбор человеческий и дела от Божьего Промысла, тем они менее жизнеспособны. Бог знал наши злые помыслы, но дал им короткий век. А то в наших душах, что приобщилось к Божьему Источнику Жизни, обретёт Жизнь Вечную. Бессмертны и дела, совершённые во Славу Божью. Поэтому в Вечности и останется лишь то, что замыслил Господь — Любовь, Добро и Милосердие.
41. Путь человека к Богу и путь Бога к человеку — это разные пути, которые не всегда сходятся в одной точке и даже не всегда взаимонаправленны, как рука Бога и рука человека на знаменитой фреске Микеланджело. Так, Иов прокладывал к Богу путь праведности и благочестия. А Бог проложил навстречу Иову совсем иной путь: разрушив все его достояние и превратив в несчастного, больного и отверженного. Поэтому встреча с Богом — потрясение для Иова: Бог ждал его совсем не там, куда он так упорно шел.
—В предыдущем комментарии, по-моему, показано, что Спасение происходит благодаря синергии, взаимонаправленности Бога и человека.
42. Бог бедной веры — бедный Бог, страдающий и умирающий, сострадающий и соумирающий всему живому. Вопрос теодицеи, оправдания Бога перед лицом допущенного им зла, решается как взаимострадание Творца
и творения. Не только со-страдание, когда «односторонне» сострадают другому, а взаимострадание. Человек взваливает на себя труд дальнейшего сотворения мира, а Бог — страдание человека в этом несовершенном и незавершенном мире.
—В христианском Святоотеческом Предании всё это прекрасно описано. В сказанном Вами нет ничего того, что специфически открывается «бедной верой». Только для корректности, я бы немного исправил Вашу фразу: Человек взваливает на себя труд дальнейшего сотворения СВОЕГО мира, а Бог — страдание человека в этом ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ несовершенном и незавершенном мире.
43. Бунт против Бога из-за страданий невинных детей — непонимание того, что страдание — это не наказание, а неотъемлемое условие жизни, которое человек делит с Богом, как и Бог — с человеком. При этом страдание Бога неизмеримо сильнее страдания человека. Если у родителей рождается больной ребенок, то кто больше страдает? Родители, потому что видят в ребенке свой образ, искаженный болезнью, и понимают, что тот обречен на жизнь, полную мучений; тогда как сам ребенок этого не понимает; многое дается ему тяжело, но на сердце у него легко. Так и человек гораздо легче переносит последствия своей духовной поврежденности, чем его Создатель.
—Прекрасное замечание!
ТЕОМОРФИЗМ
44. Бедная вера не ведет к пантеизму, к представлению о том, что Бог — везде, во всем сущем. Бог не во всем, а в каждом, в каждости всех вещей, в их отличии друг от друга. Каждая вещь единична лишь потому, что единствен сам Бог, и богоподобна (теоморфна) она именно в своей уникальности. Бог задает меру и признак единичности, отделяет, огранивает, освящает (ивритское «кадиш», «святой», буквально значит «отдельный»). Теология занимается сингулярным, это ее специфический предмет: говорить обо всем бесконечном многообразии явлений в модусе их единственности, а значит, Богоподобия.
—Хорошо подмечено про теологию! Но, какое отношение имеет бедная вера к теологии? По Вашему, каждый бедно верующий — прирождённый теолог? Если человек не знает никакой религии, то опытным путём он с наибольшей вероятностью придёт именно к пантеизму.
45. Важнейшая примета Царства Божьего — его малость.
«…царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Матф. 13: 31—32).
У каждого человека есть свое горчичное зерно, и у каждого дня и минуты его жизни есть свои горчичные зерна, и в них скрыто пребывает Царство Небесное, ожидая, что мы его посеем для себя и для других. Это горчичное зерно и есть то наименьшее, из чего вырастает наибольшее и что в устроении Царства зависит лично от нас. Если меня зовет плачущий ребенок, я должен подойти и утешить его, накормить, развеселить — и тогда я посажу свое горчичное зерно. Если в мыслителе зреет какая-то мысль, или в художнике — какой-то образ, картина, символ, он должен это записать, воплотить, поделиться с другими, и тогда из его горчичного зерна тоже будет возрастать Царство. «Горчичное зерно» — это своего рода «Божественная частица», то есть элементарная частица той вселенной, которая именуется Царством Божьим. Подобно тому, как физическая вселенная на своем глубочайшем уровне состоит из наименьших частиц, так и Царство Божие произрастает из наименьших семян, из частиц любви, добра, служения, самоотдачи.
—Вполне христианское высказывание!
46. Бедная вера, отрезая себе путь к определенной конфессии, обращается на мироздание в целом и на каждую его смысловую точку, на единично-наименьшее — как прорыв к Творцу. При воздержании от обрядности и от конкретной религии все мировосприятие бедного верующего теологизируется. Предельная интенсификация религиозного чувства выводит его за конфессиональные рамки.
— При воздержании от обрядности и от конкретной религии религиозное чувство неизбежно выливается в форму суеверий. Это так, потому что никакое внутреннее содержание не может существовать абстрактно, оно ищет форму выражения. Включается фантазия и начинается «боготворение» от себя, не опирающееся на духовный фундамент созданный двухтысячелетним боговдохновенным строительством. Это всё равно, как в светской жизни отказаться от образования и культуры, а предложить человеку творить «из себя». Ну и что такой «маугли» натворит?
47. Теоморфизм — это многообразие скрытых проявлений Творца в Его творениях и в нашем способе их восприятия. Симона Вейль выделяет четыре формы «неявной любви к Богу»: 1) религиозные обряды; 2) красота мира; 3) любовь к ближнему; 4) дружба. Но можно продлить этот ряд. Любовь ко всему живому в мире, включая растения (поскольку Бог тоже живой). Любовь ко всему страдающему и умирающему (поскольку Бог страдал и умер). Любовь ко всему великому, поскольку оно дает представление о величии Бога, превосходящем всякую меру: к вселенной, галактике, космосу в целом (космофилия). Любовь ко всему малому, к песчинкам, травинкам, поскольку сам Бог умалялся и ставил в пример «малых сих». По сути, нет ни одного существа, ни единой вещи, которые не являли бы в том или ином отношении образ Бога и, значит, не могли бы быть предметом неявной любви к Богу.
Бога можно любить через труд и через недеяние, через красоту и через уродство, через пищу и через голод — для бедного верующего все становится знаком Его присутствия, Его обращенности ко мне. Это не просто теоцентризм, но теоморфизм — все в мироздании имеет форму Творца, выступает как Его образ, подобие. Важно лишь сконцентрироваться на чем-то одном, чтобы оно, именно благодаря своей единственности, неповторимости (и в пространстве и во времени) стало откровением о едином Боге. Теоморфизм — искусство постижения Бога во всем, что есть не Он.
—Всё это присутствует в моём понимании Христианства. При чём здесь «бедная вера»?
48. Теология говорит языком субъектов и объектов, тогда как ей нужно освоить язык предикатов. Оглаголить язык теологии, одействовать бытие Бога. Сущность Бога остается скрытой, но Его энергия открывается нам, действует на нас. Вот это действующее в Боге уместнее передать глаголом, чем существительным: действовать по-божески — божествовать. Так нам легче постигать энергии Бога без указания на Его непознаваемую сущность. Однажды отблеск солнца вспыхнул на оловянном сосуде, и немецкому философу-мистику Якобу Беме «в этот миг смысл бытия таинственный открылся». Значит, и простой оловянный сосуд может божествовать. Недаром одна из заповедей запрещает всуе произносить имя Господа. Глагол передает энергию божественного действия, но при этом целомудренно умалчивает о Том, Кто его совершает.
—«Дух дышит где хочет»! Мне нравится это построение.
49. Этика бедной веры — это «ближнечувствие» и «ближнемыслие», то есть каждый человек освящает прежде всего действительность, непосредственно его окружающую, постепенно расширяя ее. Это противостоит той «любви к дальнему», которая процветала в этике атеизма и тоталитаризма (сочувствие угнетенным трудящимся Африки). Единичность выступает в форме прямой сопричастности человека человеку: освящаются прежде всего отношения к самым близким, родным.
—Вполне христианское высказывание.
50. Пророческая традиция давно угасла, и нет таких человеческих уст, через которые вещал бы Бог. Продолжительное молчание Бога — во времена Освенцима и ГУЛага — наводило на мысль, что Его просто нет. Но, перестав слышать Божье слово, люди оказались в предстоянии Божьему слуху. Слово, как бы ни было велико и необъятно, все-таки может быть опредмечено, перетолковано, осмеяно, отвергнуто, но Божий слух не поддается никакой объективации. Он готовит людей к последнему суду, когда говорить и отвечать будут они, а Судия — слушать и решать. Слово уже было в начале, чтобы вести и направлять человека, в конце же говорит сам человек, отвечая перед Богом за свои пути.
—Прекрасно сказано! Однако, я уверен, что Слово Божье было доступно внутреннему слуху людей и в самые тяжёлые времена. Без этого ни народ, ни страна просто не выжили бы!
ТЕОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА
51. Главные заповеди Библии даны человеку сразу после его сотворения и до грехопадения: 1) «…плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…»; 2) «…чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей». Дарить жизнь и давать имена — два основных человеческих призвания — в природе и культуре. Эти утвердительные заповеди выше тех десяти в основном «запретительных» заповедей, которые даны через Моисея уже падшему человечеству. В начальных заповедях нет запрета на убийство, кражу, прелюбодеяние и лжесвидетельство. В них ничего не сказано о почитании Бога, субботы и родителей, поскольку человек еще не отчужден от Бога и не призван к вере, обряду, послушанию, молитве, то есть к опосредованным способам связи с Создателем после отторжения от Него. Здесь раскрыто первичное предназначение человека как образа и подобия Бога: плодиться, наполнять землю и владычествовать над всем сущим.
—Ну, конечно, все остальные Заповеди стали актуальны для человека после изгнания из Рая, т.е., после ошибочного выбора человека. А после провозглашения Благой Вести о спасении, стали актуальны Заповеди Блаженства. Они все позитивные, направляющие и созидающие!
52. К восстановлению рая возможен далекий и окольный путь раскаяния, очищения от грехов — и кратчайший путь любви и творчества. Перефразируя популярные политические лозунги, можно дать им метафизическое измерение: «Оккупай рай».
—Оба названных пути к Миру Божьему (не к Раю, потому что обратной дороги нет) невозможны друг без друга. Они переплетаются и питают друг друга. Потому что для боговдохновенного творчества необходимо покаяние и очищение. Любовь и творчество можно уподобить двигателям спасения, а грехи и страсти — это балласт, который не даёт сдвинуться с места.
53. Цель жизни и, следовательно, мера оправдания человека перед Богом — приумножение отпущенных ему талантов. Человек отчитывается перед Богом не только в том, чего не сделал (не согрешил, не убил, не украл, не блудил), но и в том, что сделал: создал, построил, воплотил, открыл, изобрел… Как говорит Павел, «дары различны, но Дух один и тот же… Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество… Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно». Общее у всех даров — то, что они даются человеку не готовыми, а требуют приумножения.
—Совершенно христианская мысль! Получается, чтобы оправдаться — нужно исповедать христианство!
54. Ни одна религия, ни одна церковь не спрашивает у своих прихожан, насколько они умножают таланты, данные им Богом, насколько хорошо писатель пишет, врач лечит, певец поет, учитель учит, философ мыслит. Это остается вне церкви, в прямом предстоянии человека, малого творца — большому Творцу. В церкви человека принимают за то, что он НЕ сделал. А то, что он сделал, об этом в церкви не спрашивают, это вне ее интересов. Но именно за это мы напрямую отвечаем перед Богом, и в этом смысле притча о талантах может считаться ключом к пониманию бедной веры.
—Вы произвольно толкуете «Притчу о талантах». Под талантами в христианстве понимается способность к богопознанию, стремление к Богу, которое одухотворяет все человеческие усилия и всё творчество.
ПОП-РЕЛИГИЯ И ТЕОКРАТИЯ
55. Подмена Бога гораздо страшнее, чем вражда с Ним. Об Антихристе в Новом Завете сказано: «…в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога». Тогда не отрекаться будут от религии и не бороться с ней, а именно насаждать ее в обязательном и повсеместном порядке, как теперь священников сажают на советы праведных и нечестивых, демократов и черносотенцев, промышленников и спекулянтов. Так что без Бога нельзя будет ни присесть, ни вздохнуть, ни обжулить, ни ограбить, ни убить. Возникает своего рода поп-религия — религия на потребу масс, религия как средство идеологического давления на общество и извлечения коммерческой выгоды. Наблюдая религиозное возрождение атеистического общества, спросим себя, не идет ли на смену прямодушному безбожию лукавая набожность, которой уже и незачем тратить силы на борьбу с верой, ибо гораздо легче и выгоднее подменять ее собою. Такая перспектива — перерастание атеизма XX в. в теократию XXI в. — страшит многих верующих и побуждает их дистанцироваться от тех конфессий, которые слишком нацелены на мирскую власть («меч») и богатство («сытость»).
—Такая опасная тенденция действительно присутствует. Надо ли бороться с «паразитами» внутри веры, или сжечь всё здание, возведённое сонмами праведников по Завету Господа? По-моему, даже подходить к такому вопросу мы не должны. Мы должны бороться за чистоту в себе и, не унывая, взращивать любовь в Церкви. А судьбу всего Здания решит Сам Господь во Второе Пришествие.
56. Любая теократия, власть церкви «от имени и по поручению Бога», опасна тем, что несет в себе более тонкий атеизм, чем тот, который впрямую восставал против религии. Если Бог не справляется со своими задачами, надо его поправить — в этом и состоит «проект» Великого Инквизитора. По сути, он не верит в Бога — потому и пытается присвоить себе власть над душами и судьбами миллионов. Таким образом, атеизм и теократия оказываются двумя сторонами одной медали. Это двухходовая комбинация. «Вот где Сатана, — скажут люди, опомнившись от революционного буйства, — это он хулил имя Божье, а мы пойдем к тем, кто славит Его». И тем вернее, проклиная свое прежнее безбожие, они доверятся тем, кто вещает теперь от имени Бога. Опасность подобных подмен люди верующие и одновременно мыслящие хорошо понимают и зачастую оказываются оскорблены в своих религиозных чувствах именно клерикализмом и фундаментализмом. В таком случае бедная вера для них становится привлекательной альтернативой любой «организованной» и «организующей» религии.
—Если люди возмущены, то они могут бороться против того в церкви, что их возмущает. Мы же не паписты, и у нас нет догмата о непогрешимости. Сейчас, по-моему, только ленивый не ругает Патриарха и священноначалие. И, очевидно, не всегда справедливо. Но, если хотите, — ругайте, только не призывайте выплеснуть дитя вместе с водой!
57. Бедные верующие отличаются от «конфессионалов» тем, что не удовлетворены интенсивностью своей веры. «Желание верить больше» — это признак живой души. Она и любить хочет больше, и сострадать больше, то есть недовольна собой. А именно довольство собой и своей верой присуще фарисеям, к каким бы церквям они ни принадлежали. Спасает не обряд и даже не праведность — фарисеи в этом смысле безупречны, — а живое чувство своего недостоинства, личное предстояние перед Богом. Принадлежность к определенной конфессии отчасти успокаивает верующего, создает иллюзию духовного благополучия, гарантии спасения на проторенном пути — и тем самым увеличивает опасность фарисейства.
—Всё правильно сказано, про обрядоверие и про фарисеев. И опять призыв: чтобы избавиться от искушений уйдём из Церкви. Куда! — Подумайте хорошенько! По-моему, воцерковлённые люди так дорожат получаемой в Церкви благодатью, что им и в голову это не придёт…
58. Если религия или ее иерархи разжигают в обществе агрессию, злобу и нетерпимость — такая вера близка «святобесию». Истово верующие ради защиты того, что им представляется священным, готовы сажать и казнить. Агрессия ищет излияния и находит благовидный предлог именно в святыне. «Почему вы так ненавидите американцев, европейцев, евреев, кавказцев, католиков, либералов, волонтеров, оппозиционеров, сексуальные меньшинства?» — «Мы не за себя, мы за Бога!» Так истерически взвинченная вера становится орудием ненависти.
Настоящие верующие любой конфессии, воцерковлённые люди, никогда себя так не ведут.
—Экстремисты составляют тонкий слой прихожан, который, однако, обильно представлен в интернете. По-моему, Вы судите о Церкви именно по ним.
59. В современном мире наблюдаются две тенденции. С одной стороны, усиление воинствующих форм конфессионализма, клерикальных и фундаменталистских движений, которые стали факторами глобальной политики. С другой — рост экуменизма, бедной веры и других форм надконфессионального сознания, способных объединять людей поверх всех этнических и религиозных барьеров. Специфика постсекулярного века — поляризация двух этих тенденций: к столкновению разных конфессий — и к надконфессиональной вере. Религия приобретает новую значимость и как орудие политической борьбы, и как путь нового духовного объединения мира.
По мере разжигания религиозного фанатизма все очевиднее становится необходимость движения за пределы «религий». Узкий конфессионализм в своих агрессивных проявлениях сам себя разоблачает. Потому и растет значимость бедной веры как путь к межконфессиональному пониманию и единству.
—Вы фиксируете внешнюю сторону духовных процессов. Разумеется, разыгрывание религиозной карты в геополитике, втягивание конфессий в идеологическую борьбу отрицательно сказывается на их духовном уровне. С другой стороны, отчётливо виден качественный и количественный рост Православия, других традиционных конфессий во многих районах мира. На всё это накладывается отзвук борьбы против корыстного рыночного глобализма, за консервативные ценности.
60. Внутри каждой конфессии есть глубинная основа веры, которую никакое фарисейство и обрядоверие не в силах извратить. Борьба между верой и религией составляет душевное напряжение и внутренний конфликт многих верующих. Например, конфессионал-интеллигент чувствует, что не может перешагнуть через свое историческое и культурное наследие; и в то же время ему трудно оставаться в стенах своего храма, учитывая фундаменталистские устремления церковной иерархии, растущий клерикализм. Разочарование в симбиозе церкви и коррумпированной власти может еще дальше подтолкнуть общество к бедной вере.
—Возможно для разочарования и есть некоторые основания, особенно в Москве. Но, по моим наблюдениям оно затрагивает, в основном, «захожан», не стойких в вере.
61. Если мы испытываем разочарование в политически конформистских, морально сомнительных и коммерчески корыстных проявлениях поп-религии, то естественнее перенести веру на самого Творца, чем вообще отрекаться от нее.
Возможна и такая реакция: «Ах, раз вы учители веры, предаете ее и поклоняетесь мамоне, то какой с меня спрос?» Такой ход к безверию возможен, но для большинства наших современников не возникает сомнения — верить или не верить. Вопрос стоит: верить церковно или внецерковно, обрядово или внеобрядово? Есть время собирать и время разбрасывать камни — в том числе камни храма в своей душе. История человечества, как и история каждой души, — это не только борьба веры с неверием, но и борьба веры с религией.
—В лоне каждой религии постоянно существует напряжение и идёт борьба разных течений. Так через испытание устойчивости религий выявляется их близость к Промыслу Божьему. Несмотря на испытания, мировые конфессии существуют тысячелетия и расширяют свои духовные области. В этом смысле, «бедная вера» не представляется мне устойчивым духовным сооружением.
БЕДНОЕ МЕССИАНСТВО
62. Бедная вера остается бедной, именно поскольку это не организованная религия. Как только начинает создаваться нечто вроде «общины бедных верующих», со своими обычаями, вероучением, — это уже не бедная вера, а еще одна церковь, пусть радикально протестная и нонконформистская. Но при этом бедная вера вовсе не исключает общения между верующими. В Новом Завете сказано, что где двое или трое соберутся во имя Господне, там с ними будет сам Господь. Речь идет о глубоко личной духовной общности. Кроме того, это всегда общение по горизонтали, без иерархов, без начальствующих, опять-таки в соответствии с евангельской заповедью: «…отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах…»
—У бедной веры нет единого духовного языка, системы символов, которая была бы близка многим. Поэтому она не сможет объединить людей в общность и создать духовный субъект общечеловеческого масштаба — мегавидуум.
Карл Ясперс: «Тот, кто хочет жить в незамкнутом, неорганизованном и недопускающем организации сообществе подлинных людей — раньше это называли невидимой церковью, — тот фактически живет в наши дни как единичный человек, связанный с другими рассеянными по земному шару единичными людьми, в союзе, который устоит в любой катастрофе, в доверии, которое не зафиксировано в договорах и не гарантируется выполнением каких-либо определенных требований».
Можно называть бедную веру невидимой вселенской Церковью — от такого названия она ничего не выиграет и не проиграет.
—Называть её Церковью никак нельзя, потому что у этой общности нет ничего общего, кроме отрицания всех конфессий. Это смешение всех языков и понятий, атомизированная, а потому и бессильная среда. Короче — «вавилонское столпотворение», путь в никуда.
63. Когда-то в древнем Израиле установилось единобожие, которое потом дало толчок к возникновению других форм монотеизма — христианства и ислама. Эти религии признают единого Бога, но ревнуют Его друг к другу и вступают между собой в конфликты — конфессиональные, этнические, политические, военные. Можно ли любить Бога, не ревнуя Его к другим, любящим Его иначе? Все эти религии — как радиусы, восходящие к общему центру. И чем ближе они к этому центру, к единому Богу, тем ближе и друг к другу. Исторический смысл постсекулярного времени как раз в переходе: уже не от многобожия к единобожию, а от многоверия к единению вер в едином Боге. Это называется «теомонизм», богоединство. Бедная вера — знак такого перехода.
У каждой религии — свои откровения, основатели, исторические традиции, национальная принадлежность. Но последнее откровение может быть только одним для всего мира, иначе оно не будет последним. Начала у всех религиозных традиций — разные, а конец может быть только общим. Монотеизм превращается в теомонизм, схождение всех форм единобожия в единстве самого Бога. Бедная вера — вера в единого Бога, переходящая в единство самой веры.
—Вы совершенно верно пишете: «У каждой религии — свои откровения, основатели, исторические традиции, национальная принадлежность». Я бы усилил это высказывание так: Каждая религия — это совершенно самобытный отдельный духовный мир, воплощённый в свою самобытную форму. Вам, как философу многомирия должно быть вполне понятно это утверждение. Бог же присутствует во всех реальностях, выбираемых человеком. Это не отрицает богоединства, но позволяет понять, что приближение к Богу происходит в разных (параллельных) мирах. Подтверждением этого служит то, что представления о спасении и о Царстве Божьем сильно различаются у различных религий. Поэтому миры эти не совпадают, не могут совпасть, по крайней мере, в земном воплощении вер. Об этом я уже писал, когда критиковал путь Даниила Андреева. Если Роза Мира и существует на Небесах, то формы её существования невместимы для нашего сознания и непредставимы нашим воображением. Поэтому бедная вера никак не может быть путём окончательного богопознания.
64. Мессианство, присущее всем религиям Авраамова корня, — это ожидание Мессии и постоянная готовность к Его приходу. «…бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» (Матф. 25: 13). Бедное мессианство, или мессианистичность (термин Ж. Деррида), — это более широкое незнание: не только дня и часа, но и самой возможности пришествия Мессии.
Такая мессианистичность, как проекция бедной веры в абсолютное будущее, не предполагает появления настоящего Мессии, скорее заведомо наделяет любого «претендента» свойствами лжемессии, то есть остается ускользающим горизонтом, на линию которого нам не дано наступить. Мессианистичность исключает всякие гарантии — это скорее горизонт отсутствия, заново пустеющий после очередного краха мессианских ожиданий и вместе с тем сохраняющий открытую структуру ожидания, сходную со структурой гостеприимства. Абсолютное гостеприимство не знает заранее, какой гость появится на пороге, будет ли он сильным или слабым, добрым или злым, женщиной или мужчиной, стариком или ребенком… Так и бедное мессианство — это мессианство, возведенное в абсолют и одновременно сведенное к минимуму; это ожидание, открытое любым неожиданностям, в том числе и непоявлению Мессии. Это вера в своем начальном истоке, условие всякой другой веры, пред-верие всех вер. Тот самый Годо, которого тщетно ожидают герои беккетовской драмы абсурда и который так и не приходит, — Он и есть истинный Бог (GodО!), как он определяется в отношении максимума-минимума веры. Это общее условие всех других ожиданий: блага, справедливости, совершенства. Такое «сверхожидание» своей открытостью преображает мир, хотя и не обещает исполниться, но только допускает такую возможность.
—Христианство не ожидает Мессию, Он уже пришёл 2015 лет назад. Поэтому христианство и заявляет о себе, как о финалистской религии. Об этом говорит Сам Господь:
«Я есть Путь и Истина и Жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня». (Иоанна 14:6). Мы не будем обсуждать, как это принимается другими религиями, хотя можем строить модели понимания прихода верующих всех конфессий к Христу. Главное, что сомнение в приходе Мессии в авраамических религиях воспринимается как кощунство. И Вы хотите это возвести в «догмат» бедной веры? Зачем? Чтобы превратить веру в драму абсурда?
1 Более подробно эта проблематика изложена в моей книге «Религия после атеизма: Новые возможности теологии» (М., 2013).
2 См. в: http://sreda.org/arena.
3 Фихте И.-Г. Избранные сочинения. М., 1916. Т. 1. С. 404.
4 Гегель Г.-В.-Ф. Философия религии. В 2 т. Т. 2. М., 1977. С. 290.
—Заключение.
Читателям, которые дочитали Тезисы бедной веры с комментариями до конца, вероятно, ясна моя позиция. А именно, что многие пункты этого манифеста не являются для меня достаточно обоснованными и убедительными. Конечно, я понимаю, что Михаилу Наумовичу трудно было вместить в декларативную форму манифеста развёрнутые объяснения и доказательства. Поэтому мне было бы интересно отдельно обсудить с ним спорные пункты. В любом случае, надеюсь, что приведённая здесь критика будет полезна Михаилу Эпштейну для дальнейшего осмысления своей концепции и выбора адекватных формулировок.
Январь 2015. Нюрнберг.
Просмотров (107)